Идеографический барьер
Михаил Пикитан и Юрий Шлёнский
Современное западное общество не может быть адекватно описано науками вроде социологии, экономики или психологии, независимо от того, применяются они порознь или вместе. Попытки подобного описания всегда приводят к неполному результату.
Причина этого такова. Все перечисленные науки построены по одному и тому же образцу, который можно назвать "математическим естествознанием". Наиболее полно этот образец реализован в физике. Общественные науки внешне не похожи на физику, но в некотором смысле подражают естественным наукам, хотя и не всегда успешно.
Суть естественнонаучного подхода в интересующих нас аспектах можно упрощённо сформулировать так. Исследователь видит перед собой объект исследования, природу. Природа обладает наблюдаемыми свойствами, в некотором смысле объективными. Свойства природы сначала подвергаются систематическому описанию. На определённом этапе обнаруживаются количественные свойства -- такие свойства особенно интересны и важны. Потом собранный материал обрабатывается. Обработка имеет целью нахождение законов. Законы можно понимать в платоновском смысле как объективно существующие. Можно понимать их как привносимые субъектом; при этом приходится сделать оговорку, что природа, в описание которой законы привнести нельзя, не может быть изучаема. Для наших целей различие в этих подходах несущественно. Конечной целью исследования является построение рациональной модели природы. По мере усложнения модель эта становится математической.
Объектом исследования физики является собственно природа, физический мир; "природа" психологии -- человеческая психика, природа социологии -- общество, природа экономики -- процессы производства и обмена. Принципиально важно для нас здесь следующее обстоятельство. Законы природы предполагаются простыми. Господь Бог, согласно известному афоризму Эйнштейна, изощрён, но не злонамерен. Математическое естествознание, таким образом, пригодно к изучению изощрённой, но не злонамеренной природы.
В этом и состоит принципиальное ограничение. Достаточно развитое общество именно злонамеренно. В слово "злонамеренно" мы не вкладываем здесь никакого этического смысла; имеется в виду некоторая специфическая гносеологическая характеристика. Попытаемся проиллюстрировать суть этой характеристики при помощи математической аналогии.
В XX столетии бурно развивались две области прикладной математики, теория кодирования и криптография. Обе эти науки изучают один и тот же процесс, а именно передачу информации, но рассматривают они его с принципиально разных позиций. Подход теории кодирования аналогичен описанному выше естественнонаучному подходу. Предполагается, что передаче информации мешает шум. Шум возникает случайно. Естественно постулировать, что шум описывается простыми вероятностным соотношениями. Теория кодирования имеет целью разработку эффективных методов передачи информации, устойчивых к искажениям, вносимым шумом. Эффективность может пониматься в разных смыслах; таким образом встаёт задача построения кода, т.е. метода передачи информации, у которого оптимизированы те или иные параметры.
Задача криптографии совсем другая. По определению Гольдрайха [1] криптография имеет дело с системами, устойчивыми к намеренным (точнее, злонамеренным, "malicious") попыткам помешать их правильному функционированию. Криптография в узком смысле занята построением таких систем; попытки помешать их функционированию относятся к области криптоанализа.
В простейшем примере криптограф разрабатывает шифр. Цель шифра -- передать сообщение конкретному получателю, скрыв его от остальных. Криптоаналитик стремится нарушить нормальное функционирование системы, т.е. прочитать сообщение, не будучи при этом тем самым предполагаемым получателем.
Криптограф, таким образом, борется не с шумом, а с противником ("adversary"). Противник -- не природа; он разумен, действует планомерно, и, главное, он злонамерен.
Развитое общество именно таково -- оно сконструировано, причём с таким расчётом, чтобы противостоять попыткам нарушить его функционирование. При том в обществе, конечно, действуют и законы, аналогичные законам природы. Их можно сравнить с правилами шахматной игры. С правилами нельзя бороться, но по правилам можно играть и обыграть противника. Правила действуют одинаково для обоих игроков, но один из них выигрывает, а другой проигрывает.
Сложно представить себе полностью сконструированное общество; в самом деле, ни один политтехнолог не способен накормить тысячу голодных пятью хлебами. В то же время полностью "природное" общество если и существовало, то на заре цивилизации. Солон, дающий Афинам законы, уже занимается конструированием общества. Однако, естественно разделить общества на "скорее природные" и "скорее сконструированные". Первые могут изучаться математическим естествознанием, т.е., будучи применёнными к ним, социология и экономика дают приемлемые результаты. Вторые общества математическим естествознанием адекватно описаны быть не могут; оно способно давать только частные результаты очень ограниченной применимости. Назовём первые общества номотетическими, а вторые - идеографическими (как дань неокантианскому разделению наук на науки о природе и науки о духе).
Можно сказать, что и в номотетическом и в идеографическом обществе действуют одни и те же шахматные правила. Но в номотетическом ходы делаются случайно, и ход игры может изучаться статистическими естественнонаучными методами. В идеографическом же обществе ходы делаются осмысленно. Для стороннего наблюдателя это должно выглядеть как странная аккумуляция случайностей. Случайности вдруг начинают работать в одном направлении.
Огрубляя ситуацию, в развитии общества можно выделить момент перехода из первой категории во вторую. Назовём его идеографическим барьером. В принципе можно представить себе постепенное превращение общества из номотетического в идеографическое; однако, по-видимому, в большинстве случаев это происходит скачком.
Переход барьера наблюдаем, например, по следующей причине. Общество, только преодолевшее его, получает немедленно огромное преимущество над соседями. Оно становится в некотором смысле сверхцивилизацией, и демонстрирует удивительные свойства, выделяющие его среди окружающих его социальных организмов. Разумеется, не в интересах такого общества помогать соседям переходить барьер, кроме некоторых особых случаев, о которых мы скажем ниже.
Разумеется, не всякое общество вообще преодолевает этот барьер, однако в истории человечества несложно выделить общества, преодолевшие его.
Идеографический барьер в истории
Приведём несколько исторических примеров. Подробное их рассмотрение далеко вывело бы нас за рамки данной статьи, так что мы ограничимся конспективным перечислением.
Наиболее разительным примером общества, далеко зашедшего за идеографический барьер, является Византия. Её тысячелетняя история не может не удивлять. Она пришлась на эпоху великого переселения народов, время крайней нестабильности, когда полчища варваров возникали ниоткуда, сметая всё на своём пути. При этом византийцы не отсиживались в уголке; Константинополь стоит на пересечении сухопутного пути из Европы в Азию и морского пути из Чёрного моря в Средиземное, так что его было невозможно обойти. Но самая замечательная черта, пожалуй, -- отсутствие собственно византийцев. Государство это выстояло, не имея этнической основы, народа, который можно было бы, например, призвать в армию. Узкая группа манипуляторов-политтехнологов обеспечивала существование государства в течение столетий.
Англия преодолела идеографический барьер в XVII-XVIII веках. Авторы уверены, что именно преодоление этого барьера позволило Англии занять доминирующее положение в мире; такие явления, как промышленная революция и колониальные захваты, лишь сопутствовали преодолению барьера, были его видимыми выражениями.
Соединённые Штаты дают любопытный пример государства, перешедшего барьер (в первой половине XX века) при помощи другого государства -- Англии. Как мы писали выше, не в интересах идеографического общества создавать себе конкурентов. Идеографическое общество трудно контролировать извне, если вообще возможно. Так что одно идеографическое общество может создать другое только как преемника, наследника, собираясь сойти со сцены.
Самый замечательный пример создания идеографическим обществом другого -- создание Византией Московского государства, России. Византия очевидным образом не могла передать России всю полноту знания, но сумела сконструировать Россию так, что она получила много идеографических черт. Россия на протяжении нескольких столетий была странным государством, имеющим в себе идеографические черты, но их не осознающим, своеобразным скрыто-идеографическим обществом.
Советский Союз был смелой попыткой преодолеть идеографический барьер. Попытка эта провалилась, но авторы тем не менее считают преодоление идеографического барьера Россией возможным, более того, неизбежным, причём в самом ближайшем будущем.
Германские Второй и Третий Рейхи были очень близки к преодолению идеографического барьера. Как мы поясним ниже, германская философия и наука очень близко подошли к пониманию описываемых нами явлений. Однако теоретики вчистую проиграли практикам. Германия, разгромленная в столкновении с Англией, была далеко отброшена от идеографического барьера.
Наука об идеографическом обществе
Развивая аналогию с криптографией и криптоанализом, попытаемся представить, как может выглядеть наука, изучающая идеографическое общество. В первую очередь отметим, что это будет "не наука"; её можно сравнить с игрой в шахматы, представляющей собой разом науку, спорт и искусство.
Упомянутая выше теория кодирования является к настоящему моменту практически завершённой наукой. Она полностью разрешила свои основные задачи, построив или доказав невозможность построения всех необходимых кодов. Криптографию же, напротив того, нельзя даже представить себе законченной. Криптографическая атака и защита от неё совершенствовались всю историю человечества, и нет причин считать, что этот процесс прекратится.
Одно из важных отличий криптоанализа от математического естествознания состоит в обесценивании в криптоанализе бритвы Оккама. Этот методологический принцип заставляет предпочитать простые гипотезы сложным; при изучении природы он очень полезен, будучи одной из формализаций утверждения о дружественности природы наблюдателю. В криптографии же предпочтение простой гипотезы означает недооценку противника. Иногда предположение о невысоком уровне криптографии у противника разумно, но зачастую и нет.
Важное отличие теории кодирования от криптографии, связанное с принципиальной незавершённостью последней, состоит в том, что теорию кодирования нетрудно изучить, разумеется, в предположении наличия у изучающего математического образования. Научиться криптографии очень сложно. Можно прочесть историю криптографии, однако, полезность её при решении практических задач будет только косвенная.
Любопытен вопрос о критерии истины при изучении идеографического общества. Платоновский подход, корреспондентное определение истины, в данном случае предполагает наличие у противника записанных планов, которые мы пытаемся разгадать. Предположение о наличии подобных планов совершенно не обосновано. На данном примере весьма выпукло проявляется кантианская критика корреспондентного критерия истины.
Наиболее разумным нам представляется использование прагматического определения истины. Критерий истины -- практика. Если действуя определённым образом удалось выиграть, хотя бы в какой-то локальной области, значит, при этом использовался правильный метод. Любопытно в этой связи отметить генезис прагматического критерия истины в философии. Традиционно он связывается с именем американского философа Джеймса, жившего в начале ХХ века. Однако, как показал Рассел, прагматический критерий истины восходит к довольно известному философу, проживавшему во Втором Рейхе -- Карлу Марксу.
20 июня 2003 года, Лондон.
Обзор литературы
Идеи, близкие к изложенным здесь, высказывались давно. С XIX века в европейской философии повторяется тезис о "переходе из царства необходимости в царство свободы". Преодоление обществом идеографического барьера является именно таким переходом. Концепция традиционного и модернистского общества также предвосхищает наш подход.
Упомянутое выше разделение наук на науки о природе и науки о духе, сделанное неокантианцами, было чрезвычайно важным шагом. Согласно определению неокантианцев, идеографические науки, в отличие от номотетических, имеют дело с индивидуальным, а не с общим. В рамках нашего подхода это определение освещается новым светом: криптоаналитик имеет дело с индивидуальной криптограммой, которую ему надлежит решить.
Также важным шагом была выдвинутая немецкими физиками и философами в начале ХХ века идея о дружественности природы наблюдателю. Согласно этой идее Вселенная в некотором смысле рассчитана на появление наблюдателя, устроена так, что её легко познавать. Виндельбанд, сравнивая истину с белым шаром среди чёрных шаров в закрытой урне, говорит, что этот белый шар чаще попадается в руку.
Мы делаем следующий шаг, и говорим о не-природном знании, шаре, который стремится из руки ускользнуть.
Идеи Переслегина о люденах [2], управляющих Америкой, связаны именно с описанным нами явлением; с нашей точки зрения людены эти появились не в 60-е годы в США, а XVII веке в Британии.
По-видимому, можно сформулировать аналогичное эквивалентное определение идеографического барьера в терминах искусственного интеллекта (см. [2]); общество, преодолевшее барьер, можно рассматривать как систему с высоким искусственным интеллектом. Однако эта область прикладной математики крайне слабо разработана, и аналогии из неё вряд ли могут быть удовлетворительными. Наше гносеологическое определение представляется нам во всяком случае гораздо более чётким, чем любые описания в терминах искусственного интеллекта.
Любопытным аналогом нашего подхода является игровой подход в современной математике. Многие отрасли математики могут быть изложены на универсальном игровом языке. Подобная переформулировка вызывает в последнее время значительный интерес у математиков. Например, в книге [3] строится обоснование теории вероятностей, альтернативное аксиоматике Колмогорова и основанное на игровом подходе.
Перевод традиционных областей математики на упомянутый игровой язык не даёт ничего принципиально нового. По-видимому это связано с тем, что математика до сих пор ориентировалась на изучение природы, построение моделей различных природных явлений. При изучении природы человек не сталкивается с сознательным систематическим сопротивлением. В этом смысле природа дружественна человеку, и поэтому для её описания достаточно классических методов. Игровой подход, однако, позволяет свести все знания о природе в единую систему, которую дальше можно будет развивать в указанном нами направлении.
